Джефф Мариотт - Зеркальный образ[Mirror Image]
После окончания смены Роза ждала микроавтобус, который отвезет ее с Ноб Хилла домой на Сансет Дистрикт, между парком Голден Гейт и зоологическим садом. Она думала, что автобус, наверно, стоит дороже, чем любая из проезжавших мимо нее каждую ночь машин, разумеется, он не принадлежал ей и зарплату водителю платила не она. Заплатив доллар, она занимала место, и автобус направлялся туда, куда ему положено ехать. Лучшего варианта она не могла себе представить. У нее никогда не было собственной машины и, вероятно, никогда не будет. Она уж точно не будет сидеть за рулем «Ягуара» или «Лексуса». Даже если бы и сидела, то трудно было бы найти дешевое место стоянки, поэтому автобус все равно останется для нее главным средством передвижения.
«Неплохо быть богатой», — думала она. К богатству можно привыкнуть. Но не быть богатой тоже не так уж плохо. Она и ее муж Рико владели небольшим домиком, у них был сын Патрисио, девяти лет от роду, и доставлял много хлопот, но и радости тоже. Рико работал на строительстве, а в городе всегда что–то строили, так что работы хватало.
Он любил бывать на свежем воздухе и работать руками. Патрисио ходил в школу, а затем на дневную смену в детский сад, Рико забирал его в конце дня. В это время Роза уже шла на работу, а когда возвращалась домой в десять часов, Патрисио еще валялся в постели. Но она видела его каждое утро, помогала ему одеться, готовила завтрак и отводила в школу и, конечно, выходные проводила вместе с ним. Она считала себя счастливой, хотя денег часто не хватало и нельзя было обзавестись никакими дорогими винами.
Патрисио, наверно, уже крепко спит, но Рико, приглушив звук телевизора, еще сидит в гостиной перед полотном. Он рисовал морские виды, пейзажи у воды, увиденные во время строительства зданий. Они были маленькие, иногда не больше почтовой открытки. Его кузина Лупе продавала их на блошином рынке, когда могла, и приносила несколько лишних долларов. Розу сначала удивляло, что такой большой, сильный мужчина рисует такие маленькие картинки. «Все дело в том, как хорошо ты умеешь работать руками, — объяснял он ей. — А картинка — тоже сооружение, только другого масштаба».
Направляясь к дому, находящемуся в трех кварталах от остановки автобуса, Роза ускорила шаг, ей не терпелось скорее дойти до цели и посмотреть, над чем он работает сегодня вечером. Все кругом окутал туман, стояла тишина. Здесь почти каждый вечер было туманно, даже если над Ноб Хиллом сияли луна и звезды. Это место было близко к океану.
Роза думала о доме, о картинках Рикардо и спящем Патрисио, как вдруг туман перед ней стал сплошным. Она столкнулась с чем–то и отступила, от испуга не в силах даже крикнуть. «Извините», — пробормотала она, через секунду придя в себя. Она подумала, что наскочила на кого–то, возможно, на одного из престарелых соседей, прогуливавшего собаку, чтобы подышать ночным воздухом. Однако никого не увидела. Она надеялась, что не сбила с ног случайного встречного. Ее сердце сильно забилось. А что, если она сделала больно кому–то?
Вдруг туман расступился, и она увидела неясные очертания. И совсем не пожилого человека, а молодого. Трудно было сказать определенно. Очертания были нечеткими, будто в тумане выросла тень. Однако создалось впечатление, что это идущий к ней молодой человек, предвещающий угрозу. Она подняла руку, но человек–тень одним тяжелым ударом отстранил ее. И тут Роза завопила.
Влажная рука зажала ей рот, не давая крику вырваться наружу.
— Нет, — раздался голос.
«Не очень дружелюбный голос, — подумала она. — В этом голосе затаилось зло».
— Мне нравится тишина, а тебе?
Ей хотелось сопротивляться, сбросить его руку, кричать. Но он держал ее так крепко, что она не могла ни шевелиться, ни дышать. Глаза Розы наполнились слезами, и вдруг она почувствовала, как в ребра вонзилось что–то острое и ее пронзила боль. Розу охватило негодование. Он причинил ей боль, а он не имел права, у него не было никакой причины…
Ее еще раз пронзила боль, затем еще раз. Вниз по животу потекла жидкость, она знала, что это кровь, чувствовала, что он снова и снова вонзает в нее нож. Боль была острая, но Роза почувствовала, что ей становится холодно, очень холодно, словно сам туман Сан — Франциско проткнул ей душу острыми усиками.
Деррил Моррис показал свой значок молодой женщине–полицейскому в форме, стоявшей на переднем крае оцепления, и она приподняла ленту, окружавшую место преступления, чтобы пропустить его.
— Добрый вечер, сэр, — сказала она. У нее были очень ровные белые зубы, а под фуражку забраны густые медного цвета волосы, пряди которых выбивались наружу и свисали над ее лицом. Она пристально взглянула на него. — На это очень неприятно смотреть, сэр.
— Разве на других было приятно смотреть? — устало спросил Деррил.
— Не знаю, сэр. Я работаю всего три недели. Это самое страшное, что я когда–нибудь видела.
Деррил хотел было ответить, но сдержался. Если бы он за три недели узнал все, что знал сейчас, то, скорее всего, ушел бы из полиции и занялся более скучным, но безопасным делом. «Укрощал бы львов, — фантазировал он. — Или занимался бы крокодилами, как тот парень на телевидении. Я бы справился». Но ему не хотелось говорить молодому офицеру полиции о том, что он чувствовал. Сегодня вечером перед ней предстало ужасное зрелище, но она все же могла улыбаться, эффективно делать свою работу и сохранять положительное отношение. Ему не хотелось стать тем, кто подорвет ее моральный дух.
Судебные эксперты уже установили генераторы, которые громко работали и уж точно не давали соседям спать, а также яркие лампы на опорах, которые погрузили весь участок в искусственный дневной свет. Полицейских в формах отправили на окраины, чтобы сдерживать любопытных и охранять место преступления по периметру. Наверное, некоторые ходили по квартирам, спрашивая, слышал ли кто что–нибудь или видел, как произошло убийство. Двое других членов оперативной группы подъехали почти в то же время, что и Деррил. Он заметил Стефани Пейзант и Леонарда Скоби, стоявших по ту сторону ленты и что–то записывавших. Лоррен Йи допрашивала с пристрастием полицейского в форме.
Деррил посмотрел в сторону толпы зевак. Некоторые вышли прямо в пижамах и халатах, другие, несмотря на погоду, надели тренировочные костюмы или шорты. Кое–кто оделся основательно, не забыв спрятаться под пальто от ночного холода. Деррил хотел поручить кому–нибудь сфотографировать толпу, и даже сам собирался потолкаться среди зевак, чтобы прислушаться, присмотреться и пронюхать что–нибудь. «Вполне возможно, он там, — думал Деррил. — И смотрит, как мы трудимся, разыгрывая дурачка и наслаждаясь тем, что находится совсем рядом, пока мы расследуем его кровавую работу».
